Красса судили, но на суде он легко отвертелся. Выяснилось, что приставал этот миллионщик к красавице-жрице не ради того, о чем все подумали, а чтобы… купить у нее земельный участок по сходной цене. Отсюда все охи и вздохи. Судьи плюнули и Красса оправдали.
Теперь ясно, почему Марка Лициния добрые римляне не любили? Кто же такого полюбит?
А еще Красс завидовал. Но если деньги он любил вообще, то завидовал он лишь одному человеку, причем завидовал с молодых лет до самой своей страшной смерти. Звали этого человека Гней Помпеи Магн, он же Великий. Началось все на той же войне с марианца-ми. Помпеи выиграл несколько сражений, его отличил Сулла, ему, двадцатилетнему, позволили отпраздновать триумф. Именно тогда молодого Помпея прозвали Маг-ном. Великий в двадцать лет, шутка ли? Красс тоже старался изо всех сил, но… И триумфа не дали, и Маг-ном не окрестили. И началось! Зависть — не белая, не черная даже, а всех цветов сразу. И была эта зависть во много раз страшнее алчности. Кажется, и деньги Крассу требовались только для одного — чтобы ПРЕВЗОЙТИ ПОМПЕЯ.
В этом было что-то клиническое. Сам Помпеи, человек добродушный, искренне не понимал, много раз пытался объясниться, помириться с Крассом. Объяснялись, мирились — но ничего не помогало. Красс словно шел по Помпеевым стопам: Помпеи избирается на должность — и Красс избирается, тот на войну — и этот туда же, Помпею триумф — и Красс триумфа желает, Помпеи консулом становится — и Красс того же хочет.
Подчеркну еще раз: это была не ненависть, а именно зависть. Никогда Красс не пытался Помпея убить или, скажем, отдать под суд. Он хотел именно его догнать и ПРЕВЗОЙТИ. Цезарь тоже этого хотел, но им двигало здоровое честолюбие. Гай Юлий мечтал превзойти не только Помпея, но и ВСЕХ, Красс же думал только о нем, о Великом.
…Добряк Помпеи САМ помог Крассу консулом стать. Как мы уже знаем, не помогло ничуть, еще хуже стало. Плохо идти за кем-то, плохо считать себя вечно вторым!
Сейчас, в 72 году до Р.Х., Марку Крассу сорок три. Жизнь сложилась, он богат, он известен. Его не любят, но поддерживают, ведь у акулы всегда полно рыб-прилипал. Но… Помпеи считается великим полководцем, Помпея посылают с одной войны на другую, он всюду побеждает. А Красс… Красс уже не хочет быть Ротшильдом, он желает стать Наполеоном, Спасителем Отечества. Пусть Помпеи утрется! И тут — Спартак. Консулы разбиты, Рим в опасности, сенаторы валерьянку амфорами пьют. Вот он, ШАНС Марка Красса! Война со Спартаком опасна, можно потерять все — но можно и выиграть. А уж тогда…
Что интересно, об этих Крассовых комплексах все знали. Знал Серторий, знал, уверен, и Спартак. Знали — и выводы делали. А выводы простые, проще некуда. За так, ради какой-то там славы, Красс рисковать не станет. И ради денег не станет, у него их полно. Но вот если на горизонте появится Помпеи!..
Снова вспомним роковой для Красса 55 год до Р.Х. Марку Лицинию шестьдесят лет, он добился если не всего, то очень и очень многого: триумвир, многократный консул, один из трех владык Рима. У него взрослый сын — блестящий офицер с великолепным будущим, любимец Цезаря. И деньги при нем, целая куча, улицы устилать можно. А главное — теперь Красс ровня Помпею, они коллеги по триумвирату, соратники и даже друзья. Чего еще человеку от жизни надо?
Надо! Надо превзойти друга Помпея! Тот дошел до Сирии, он, Красс, завоюет Парфию и даже Индию. И тогда все поймут, все!.. Уверен, именно это, а не только прозаическое желание получить под командование верное войско (тоже дело нужное!) толкало Красса на его последнюю войну. Хотя и он знал, и все знали, что идти в поход опасно, ибо Те, перед кем Красс провинился, не пощадят — ни его, ни остальных.
Красс ушел на войну. Красс погиб. Красс не стал Помпеем.
А теперь представим, что диктатор Серторий, захватив осенью 72 года до Р.Х. Рим, предлагает претору Марку Крассу полную амнистию, сохранность всех богатств, обещает сделать консулом на ближайших выборах — и назначает главнокомандующим в войне ПРОТИВ ПОМПЕЯ. Как поступит Марк Лициний? Станет защищать уже несуществующую власть, рискуя всем, включая собственную жизнь? Не знаю, чужая душа потемки. Но то, что такой вариант Серторий учитывал, очевидно. Более того, он мог предложить подобное им обоим — и Крассу, и Помпею. Но Помпеи — душа честная и даже в чем-то наивная, а вот Красс наивностью никогда не грешил.
Итак, получилось. Претор Марк Красс переходит на сторону Сертория, Помпею же предъявляют ультиматум. Тот тоже не спешит резать сограждан, думает. В конце концов Серторий-диктатор будет получше, чем эти жадные маразматики на Капитолии…
А как же Спартак? Неужели Серторий решится признать гладиаторское войско СВОИМ? Что в Риме скажут? Патриот-марианец снюхался с презренным рабом? Не скажут. Серторий умен, ему незачем афишировать союз со Спартаком. Тот уже ушел из Италии, опасности нет, и если гладиаторы растворятся где-то в галльских лесах, никто и внимания не обратит.
Самому Спартаку, конечно, обещали куда больше. Может быть, даже родную Фракию в наследственное владение, почему бы и нет? Фракия пока еще не римская провинция, значит, Серторий чужое отдает, не свое. Марк Антоний Клеопатре не только восточные царства дарил, но и римские владения, и ничего, терпели квириты. Недолго, правда.
И вот итог — Серторий правит Римом, Красс готовится добить Помпея, тот думает, не капитулировать ли ему, а со Спартаком мир. План Сертория выполнен.
Все? Нет, не все. Серторий свое сказал. Сказал — и сделал. Теперь слово Спартаку. Ведь цели у каждого из них свои. До этого момента они были союзниками, теперь же…